Николай Алешин - На великом стоянии [сборник]
— Тут уже нечего пробовать, Степан Никанорыч, — возразил Проня. — Я посылаю не на пробу, а на управу. Может, вы на флоте бывали, ай доводилось руководствовать вам где на перевозе, тогда я не против.
— Нет, Прохор, до сих пор разделяю судьбу муравья: не был ни в небесах, ни на море, — пошутил председатель.
— Значит, шар не по маслу, ухват не по горшку. — Проня вздохнул и благодушно поощрил себя: — Не минешь уж впрягаться тебе, Прохор Митрич. Кто грядочку скопал, тому и травку выпалывать.
Он взял у председателя фонарь, поставил его на лавочку посередине лодки и крепко привязал.
— Без свету не потрафишь в разрез валам, — сказал Проня смущенно молчавшим сплавщикам. — А свой поднимите на коле, — указал он на фонарь в руках Якова. — Мне‑ка он, как землемеру веха, для ориентиру: глазу наводка, значится. Снасть травите ровнее, без задержки и не в спешку, а ладьте, как рукам чуть… Дойдет она до последнего завитка, так окрикнитесь, чтобы мне наразу выхватить лодку с‑под якоря.
Он сел в лодку, уперся ногами в тугун и взялся за весла. Егор и Силантий ухватились за борта лодки, готовые спустить ее. Проня предупредил их:
— Дождитесь волны, коя не краем заденет кошму, а угодит ей в упор. Как вдарит, не зевайте. Перевесится кошма да пойдет на скат — и лодку ссуньте.
Все устремили взгляд на воду в ожидании большой волны. И вот она пришла из штормовой клокочущей тьмы. Зловещий холм ее, освещенный фонарями, отливал багровым цветом и походил на снятую тушу огромного быка. Волна ринулась на кошму и взметнула ее. Вода с гребня хлынула под ноги людям, которым уже в тысячный раз чудилось, что они разобьют голову о невидимый потолок. А когда кошму передернуло и она накренилась, каждым овладела робость, какую испытываешь, стоя без привязи на скосе крыши.
— Разом! — крикнул Егор Силантию, и они, не теряя момента, спихнули лодку в темный провал, за которым снова смутно обозначилась туша другой волны. Вот лодка очутилась на волне в круто приподнятом положении, и Проня предстал взорам товарищей, словно на экране. Они увидели, как он глубоко запустил весла в воду и взбуравил ими лохматую поверхность волны. Проня плотно сомкнул рот, отчего всегда улыбчивее лицо его вдруг приняло свирепое выражение. При перевале лодки через гребень волны фонарь заслонило бортом лодки. По пояс освещенная фигура Прони еще резче выделилась на фоне мрака, потом словно провалилась в черную бездну.
Лодка как бы сделалась добычей какого‑то шалого чудовища, которое не показывалось из воды и забавлялось от пресыщения, поглощая лодку вместе с Проней и опять изрыгая ее. Уже на незначительном отдалении за ярким фонарем слабо озаренный Проня стал видим смутно, и скоро сплавщики совсем не могли различить его: один фонарь бросался в глаза. Он то появлялся, то исчезал и создавал впечатление огненного зайца, неторопливо прыгающего в ночи по высокой траве.
— Вот так «сам»! — невольно вырвалось у Никандры восхищение Проней. — Вот у кого страх‑то не с собой, а дома под застрехом остался.
Никто из других не обмолвился о смелости Прони: она не подлежала огласке, пока не увенчался успехом его риск.
Вопреки тому, что думал о нем Никандра, Проня трепетал среди бурунов. Он люто действовал веслами и, как говорится, стриг глазами по сторонам, предупредительно отклоняя лодку от коварного подворота волны то к правому, то к левому борту. По мере того как лодка отдалялась от плота, вести ее становилось труднее: тормозила волочившаяся под водою снасть. Только усилия воли, сноровка да нервный внутренний жар помогали Проне противостоять трудностям опасного заплыва. Егор и Силантий дрожащими от волнения руками травили снасть под пульс движения лодки. Когда остался неспущенным последний круг, они крепко ухватились за снасть и враз зычно крикнули в сырое черное пространство, где мелькнул при очередном прыжке огненный заяц.
— Дошла!
Они дружно приняли снасть на себя. Руки их вдруг дернуло: это сбурившийся якорь пошел ко дну. Все поспешили к снасти. Перехват за перехватом погнали плот, преодолевая сопротивление воды и ветра. Никто не спускал глаз с огненного зайца, гораздо быстрее скакавшего теперь в обратном направлении, и все думали, отважится ли Проня на новый заплыв, окрылится ли удачей. А сколько еще предстоит совершить таких заплывов! Ведь осталось еще более пяти километров. Даже при всем благополучии, гоняя лодку, Проня выбьется из сил. Да и им на плоту навряд ли сдобровать, прежде чем достигнут берега.
Проня, вернувшись на плот, распорядился отлить воду из лодки и снова подготовить ее к заезду. Сам же в горячечной оторопи сунулся к снасти.
— Ну‑к, робя, начнем с коренной… — сказал, взявшись за снасть впереди всех, и голосом захмелевшей бабы гаркнул на вологодский лад запевку к «Дубинушке»: — «У барана круты роги, не нашел к овце дороги… Эй, дубинушка, ухнем!»
Проня пятый раз завозил якорь, а «Дубинушке» не было конца, так как ни у кого не истощался запас куплетов к песне.
Проня до отказа закидывал назад весла и таранил ими повадливую на озорство волну. И хотя лодка поднималась на нее довольно грузно, ему казалось, что она летит стрелой. Его распирало от отваги и избытка сил. Он уже безбоязненно в бессчетный раз пускался в заплыв под могучий хор товарищей, и ему казалось, что от напора их голосов ослабевал ветер и разбег волн. Егор дважды вызывался сменить Проню, но председатель отклонял его намерения:
— Нет, пусть уж Прохор водит лодку: пока он в ней, мы застрахованы от всяких неожиданностей.
И Проня безотказно продолжал мозолить веслами ладони. Он прежде других приметил в ночи первые признаки смыкания разлива с берегом. Приметил по огням города. Когда они скрылись совсем, на пасмурном небе остался смутный ртутно‑розовый отсвет. Зато три фонаря на берегу значительно ярче блестели сквозь сетку мелкого дождя, и каждый лучик их, улавливаемый глазом, казался огненной стрелой.
Заметно спала волна. Егор сменил Проню. Его заплыв уже не сопровождался песней, так как каждый до икоты выдохся. Да и необходимость в ней отпала: схватка с бедствием подходила к развязке.
— Готова подкова, только подколотить, — шутливо сказал Проня, вместе с Силантием вытравив вслед за лодкой снасть.
Сказанное им было воспринято всеми как утверждение, что опасность миновала и плот спасен. Хорошо, что и самим удалось отделаться лишь страхом да маетой от возможных ужасов бурной ночи.
— Ох и жмем! — похвалился Никандра Проне, польщенный тем, что Проня встал у снасти по соседству с ним. — Даже не поймешь: от дождика или от пота спина взмокла. Вот до чего…
— Будешь жать, как приспичит, — многозначительно произнес Донат, который не мог прийти в себя от расторопных движений и, более того, от удивления, что по необходимости и он, оказывается, способен разломаться.
— А ведь нельзя сказать, что уж очень устали, — бодро тряхнул головой Яков. — Только руки вот онемели, ничего не чувствуют. Вроде как после лубков.
— Руки ладно… руки отойдут, — сказал Силантий, тоже принявшийся подтягивать снасть к себе, встав позади Якова. — Дивись, сами целехоньки! И не верится. Умом рехнуться, через что перемахнули. Такое приспело, хоть все бросай. А даже щепкой не поплатились.
Как только перевалили через то место, где в полукилометре от села находилось Баканово озеро, глубина сразу значительно уменьшилась. Егор сделал последний заезд, потом плот повели на баграх. Ветер дул с прежней силой, но волны настолько спали, что казалось, уже не препятствовали движению плота, а зыбь от них была даже приятна. Попадая из мрака в зону света за кошмой, они уже не наливались теперь на виду у людей страшным бельмом гребня, и на янтарно‑бурой поверхности их вместо расползавшихся клочьев пены впрямь и вкось ручьилась мелкая рябь от сивера. Они до самого плота доносили на себе отражения береговых фонарей. Отпихиваясь багром, Проня с увлечением наблюдал за этими набегающими бликами, и ему представлялось, будто бойкие мальчишки, играя в блинчики, швырялись с берега на воду золотыми черепками. У кромки берега, где ярче плавилось и дробилось отражение, он заметил еще какие‑то красноватые пятна огней. Они сомкнулись в одном месте и создавали впечатление глаз волков. Он догадался: то светились ручные керосиновые фонари. Выхватив из воды багор, Проня вонзил его в бревно и взволнованно сообщил:
— Робя, а ведь на берегу‑то бабы! Нас вышли встречать, час дожидаются.
Открытие Прони несказанно обрадовало всех. Сплавщики с удвоенным азартом погнали плот.
Головная кошма была еще метрах в двадцати от берега, а скученно столпившиеся бабы через головы одна другой заглядывали на плот. Те из них, что поджидали мужей, забрели в воду и подняли фонари. Глядя со стороны на эту встречу, можно было принять ее за баталию: горсточка защитников родной земли сомкнулась в могучий кулак, чтобы дать отпор ночному вражескому десанту. Только вместо грозных выкриков раздавались сердобольные голоса:
